(Soul, Rhythm & Blues) [LP] [16/44] Lonnie Youngblood / Hermon Hitson / Lee Moses / Jimi Hendrix - Rare Hendrix - 1966 / 1972, FLAC (image+.cue)

Engineer, worked at Abtone Studios and later at Dimensional Sound, aka Studio 76, the studio run by Ed Chalpin.

1968 The company was formed in Brooklyn in Dec. with the execs Bernie Sparago as president and Ralph Stein as vice. (Billboard 14. Dez. 1968)
1974 The company purchased portions of the Scepter Records label
1976 Approximately Sept. the jazz label Catalyst Records (3) was launched.
Billboard 9. Okt. 1976 mention, the company acquired it's own building in Los Angeles for promotional, special service and other tasks of the company. Nevertheless the Rahway address was used further on for some times, as there also was the plant of the company.
1980 After the Springboad bankruptcy, the rights were bought by Columbia Records, see Billboard 13. Sept. 1980 page 9

http://multi-up.com/1055836
http://www7. СПАМ

11. Это уже утро, или конец времени?
189
Солнечный и жаркий день в Сан-Диего, он, Мич и Билли только что отыграли свой концерт, настроение у них было отличное, такое же как у их поклонников, но когда Джими прилетел в Сиэтл на следующий день, 26 июля, он схватил простуду, так как с моря здесь дул сильный холодный ветер. Зная какова изменчива погода в Сиэтле, у него были плохие предчувствия по поводу предстоящего концерта на стадионе Сикс. Джими был уверен, что без дождя не обойдётся. Тучи медленно затягивали небо и так же медленно портилось и его настроение.
Сэмми Дрейн, друг детства и приятель-гитарист, вспоминает:
- Вечером во время концерта лил дождь, были проблемы с электричеством. Это очень опасно, когда провода мокрые. Я навестил Джими после концерта, он был в доме отца. "Сэмми,- сказал он,- это полный провал... провал." "Что ты,- сказал я.- Ты играл так, как рвут задницу на датский флаг!" Джими был из тех парней, которые неважно как хорошо они ни играли, они всегда считают, что могли бы сыграть лучше. Я показал ему свою новую машину и он сказал: "Дружище, у тебя отличная машина!" Он рассказал мне о своём белом Корветте... Он был неутомим, хотя... Я чувствовал, что что-то ещё помимо его концертов беспокоило его.
* * *
190
Джими позвонил мне уже после Сиэтла, с Гавайев. Мы говорили коротко, из-за интервью об одном фильме, которое потребовало моего присутствия на месте съёмок вдали от города.
- У тебя мало времени?- спросил он.- У меня тоже. Мы сыграли концерт в Гонолулу, а перед ним я играл в долине меж кратеров двух старых потухших вулканов, знаешь, на Мауи,- стал рассказывать он.- Мы дали там два выступления, а теперь все эти общения, все эти бла-бла-бла по поводу съёмок этого Rainbow Bridge, фильма из-за которого Майк Джеффери обсосал меня всего, как если бы я был леденцом в его руках.
Мы уже прежде говорили о желании Майка Джеффери спродюсировать фильм и как Джеффери натянул струны на Братьев Уорнер, пользуясь именем Хендрикса, чтобы покрыть его финансово.
- У меня смешанные чувства по поводу этого фильма,- сказал Джими.- Может, это Судьба, чтобы не сказать больше. Рехнувшиеся хиппи и всякие там бла-бла-бла. Это не настоящий фильм. Майк понадеялся на очарование, а действие парализовал. Он снял для меня очень приятный дом с прекрасным видом. Они там снимают, а я валяюсь в кровати и поправляю здоровье, я бы хотел с тобой провести это время.
- Поправляешь здоровье? Ты заболел?- спросила я.
- Ну, я поплавал в океане и поранил ступню об острые кораллы. Дружище, это чертовски больно! Колит, ты не поверишь! Я обратился к врачу, чтобы он вытащил одну из этих больших иголок, которая по-видимому осталась в ноге, эти занозы всегда меня пугали в детстве, я боялся умереть от инфекции. Врач сказал мне: "Ложись в кровать и не вставай с неё." Меня сильно лихорадит. Но у меня есть время подумать. И я много думаю. Реэволюцианирую, как ты всегда говоришь в таких случаях.
Я хмыкнула.
- Это хорошо, разве не так?
- Реэволюционировать это больно!- возразил он.- Я увидел Джеффери с другой стороны, увидел всех этих пройдох, крутящихся вокруг моего отца, да и самого себя увидел, стоящим в стороне.
По его тону я поняла, что разговор может затянуться, и не знала как прервать его.
- Помнишь, я тебе рассказывал про двух малышей? Я показывал тебе фотографию маленькой девочки? Я обязан что-то сделать для них, что-то правильное, увлечь их, знаешь. Я не могу заниматься воспитанием, будучи всё время в дороге. Понимаешь, я должен видеть их, поддерживать их.
191
- Понимаю.
- Вот о чём я сейчас, находясь здесь, думаю и когда я был в прошлом месяце в Сиэтле, многое там переменилось, о многом было сказано...
Вдруг, он замолчал. Сначала я подумала, что прервалась связь. Но вот он снова заговорил и голос его звучал тихо и тревожно:
- Там было наготовлено много всякой еды, много людей, старых моих друзей, родственников, людей, которых я никогда прежде не видел. Отец, его новая жена, японка, на дисплее - моя фотография, мои плакаты по стенам и всё такое. Да они все от одного моего аккорда в восторге. Затем отец подходит ко мне и говорит о деньгах. Как, что, да как мой бизнес. О Майке Джеффери он знал только, то, что когда нужны были деньги, достаточно было одного звонка ему в офис. И я тебя спрашиваю, если я ни чёрта не разбираюсь во всей этой требухе, какого чёрта он лезет в неё? И тысячи лет не хватит разобраться в этом.
- Дома можно отдохнуть, прийти в себя,- прервала я его.
- Да уж,- воскликнул он.- В точку! А знаешь ли ты, какой был первый его вопрос? Составил ли я завещание и если да, то не забыл ли я упомянуть его в нём! Сколько мне лет? Двадцать семь, не так ли? Он вдвое старше меня, и хочет быть моим наследником!
Здесь он остановился, вздохнул и продолжил:
- Я полагаю, они все хотят моей смерти.
- Пойла для свиней!- эхом откликнулся его голос в трубке,- вот чего они достойны...
192
Он рассмеялся, но это был горький смех. Это был грустный звонок.
* * *
Хендрикс покинул Гавайи ради нестерпимой жары душного августовского Нью-Йорка. Он позвонил мне рассказать, что его студия совершенно готова, что оборудована она новейшими микрофонами и все его технические идеи воплощены в жизнь.
- Должно быть, ты единственная рок... гм... звезда, у кого есть своя собственная студия,- сказала я, и тут же почувствовала ужасную неловкость, потому что я вообще избегаю понятия "звезда" по отношению к Джими, сам он никогда себя не соотносил с этим понятием.
- Если Эд Чалпин будет действовать в том же духе, я недолго останусь её владельцем. Он очередной раз подал на меня в суд. Временами я на седьмом небе от счастья, думая о своей студии, а временами это меня пугает. Я не могу успокоиться. Меня тянет на студию, а я привязан к Джеффери. Знаешь, совершенно не вовремя, но нам надо ехать на остров Уайт. Фестивали,- сказал он с отвращением,- это чья-то плохая шутка.
Раньше Хендрикс верил в девиз "мир, любовь и музыка" этих массовых ритуалов, теперь же иллюзии рассеялись и он рассматривал их как огромные денежные вложения, которые оборачиваются миллионами прибыли устроителям и сомнительным удовлетворением для участников. И тут же он с грустью признался:
- Мне самому следовало бы распоряжаться деньгами. Платить зарплату и делать миллион всяких других вещей. Я тебя не надоел? Я сам себе надоел!
Я сказала ему, что в отпуск собираюсь провести в Англии и Франции:
- Подумываю, не поехать ли и мне на остров Уайт, но Джими, ты считаешь, этого делать не стоит?
Он тут же меня поддержал:
- Лучше если мы встретимся в Лондоне, отошлём туда группу, а сами пойдём в кино и поедим попкорна!
193
Я прыснула и сказала:
- Нет, сперва ты поедешь туда, тогда у тебя будет на что купить мне билет в кино.
- Вообще-то я собирался на остров Уайт.
В его голосе прозвучало, будто он стоит перед неразрешимой дилеммой.
- Видишь ли, я хотел им предложить что-то совершенно особенное. Они все ждут выступления моей новой группы, но она ещё совсем сыра. Я не должен об этом говорить в интервью. Я только что получил письмо от Леса Перрина о пресс-конференции, которую ждут от меня устроители фестиваля. Но я терпеть не могу все эти интервью-по-телефону.
- Стоп, стоп, стоп, что за нытьё, Хендрикс,- сказала я, пытаясь поддержать его.- Английские журналисты всегда любили тебя, они твои лучшие друзья. Они не собираются рвать тебя на куски. Ты для них лучший! Разве ты забыл?
Мы сошлись на том, что дадим Лес Перрину свои телефоны, где нас найти в Лондоне:
- Позвони Лесу и он скажет, где тебе меня найти, позвони, как толко приедешь,- сказал Джими.- Не забудь позвонить.
- Не забуду.
26 августа Хендрикс присутствовал на вечеринке по случаю празднования открытия студии Электрическая Леди. Гости представляли разношёрстную компанию, журналисты, музыканты, друзья и так называемые друзья.
"Эдди Кремера успокоили, что из еды в студии будет только суши,- вспоминает Пэт Кастелло.- В то время суши были редкостью и люди с удовольствием пробовали их весь вечер. Всем гостям понравилось, что можно бродить по студии и особенно, что можно быть так рядом с Джими."
Один из гостей, фотограф и поклонник Джими, всем известный как "Кликер" сказал:
- Это была отличная вечеринка, с небольшим количеством гостей.
Ему особенно запомнилось, что Джими всё время избегал Девон Вильсон:
- Он вёл себя, как если бы опасался её.
Несмотря на то, что у Джими был в запасе ещё час, чтобы остаться с друзьями, он уехал чуть раньше. Его ждал лимузин на Западной 8-й Стрит, чтобы отвезти его в аэропорт Кеннеди, где он должен Британской авиакомпанией прибыть в Хитроу. Джими попросил Эрика Барретта поехать вместе с ним.
Те же четыре часа, когда он, никому неизвестный прилетел в первый раз в Лондон. Теперь в августовское утро 1970 года, вскоре после прибытия в Хитроу, он произнёс:
- Никто никогда не сможет понять, что Англия для меня значит. Всё, что со мной произошло, было здесь. Так много хорошего!
* * *
194
Спустя некоторое время как я прилетела в Лондон, мне звонят из офиса Камней - не могла ли бы я приехать на Мэддок-Стрит встретиться с Миком Джаггером? Я мало была знакома с Камнями, мельком виделись в Лос-Анжелесе и только, где Лес Перрин попросил меня быть повнимательнее к его клиентами и помочь им если понадобиться, так как он очень ими дорожит. Лес знал, как сильно нравилась мне их музыка. В атмосфере контролируемого хаоса - кто-то кого-то постоянно ищет, проверка сценических костюмов, непрерывные телефонные звонки, звуки рок-музыки в динамиках - среди всего этого Мик, как всегда, искрящийся и кажущийся беззаботным. Как неожиданную подачу в баскетболе он вдруг предложил мне присоединиться к Камням в их ближайших европейских гастролях. Лес Перрин неважно себя чувствовал и не мог поехать с ними, а Мику необходима была "аварийная пресс-связь" на гастролях. В те дни Джаггер был не только солистом и соавтором песен, но также и менеджером, и гастрольным продюсером, прекрасно справляющимся с такой ответственностью. И вот я сижу, утонув в большом кожаном кресле, в офисе моей любимой группы и слушаю, как из Джаггера льётся обаяние и... чувствую, что таю. Идея видеть репетиции группы и быть свидетелем серии их жарких гастрольных концертов в Дании, Швеции, Финляндии и Германии казалась волшебной сказкой. Я колебалась. Эта возможность не оставит мне времени на отпуск, в котором я отчаянно нуждалась. Но Джаггер продолжал, ещё более завораживая меня:
- Мы вылетаем из Хитроу через два дня,- говорил он.- Шарон, я нуждаюсь в тебе. Мы нуждаемся в тебе. Пожалуйста, лети с нами.
- Мне бы очень хотелось полететь с вами, но...
- В конце нашего пути будет Париж и ты не поверишь, как замечательно побывать там,- добавил он, ещё сильнее соблазняя меня.
- Но,- возразила я.- Мне обязательно надо вернуться к 21-го сентября.
Всё это меня убивало.
- Дай мне пару часов подумать и я позвоню тебе.
195
И я решила сперва пройтись по магазинам, дело, которое считаю самым важным во время отпуска, особенно если ты в Лондоне, забежать в Фаули и Таффин, Либерти и Мэри Квон. Вернувшись, я сразу позвонила Хендриксу в Лондондерри, где только что он расправился с последним интервью.
- Я говорил и говорил, и говорил, и они сделали миллионы снимков,- сказал Джими.- Ты была совершенно права - они все, все ещё любят меня! Я так рад этому. Конечно, я чертовски устал и всё думаю о предстоящем выступлении. Нет времени даже репетнуть. Всё спрашивали меня об Электик-Леди. На самом деле, коварный вопрос. Но я честно отвечал, что это не моя студия, а Майка, и что у меня никогда бы не хватило денег построить такую студию и я только плачу ему, чтобы ею пользоваться.
Он углубился в рассказ о том, какой он оказывается известный и как оказывается все здесь хотят его видеть, и как много репортёров пришло брать у него интервью, и как у него мало времени. Наконец, он перевёл дыхание и произнёс:
- Ты здесь! Я только сейчас сообразил, что ты звонишь из Лондона!
- Да, и меня всю трясёт от одной мысли, что я в Лондоне.
Теперь меня понесло:
- Джими, я решила последовать твоему совету и не ехать на остров Уайт. Весь этот грохот, да к тому же не хочу быть затёртой дикой толпой. Как бы там ни было... э... возможно ты уже знаешь, Перрин неважно себя чувствует и я вместо него, наверное, поеду вместе с Камнями на их гастроли, это займёт, как говорят, всего несколько дней.
При этих словах он напрягся:
- Тебе не следует ехать,- сказал он.
- Но, я никогда не была в Скандинавии, это хорошая возможность для меня.
- А-а,- голос его звучал ровно.- Будь осторожна.
Ему это явно не понравилось, но мне было всё равно.
Я сама составила букет, подбирая каждый цветок, я знала, что он это оценит, прикрепила карточку с пожеланиями хорошо выступить и попросила портье доставить букет ему в гостиницу. Через два дня я вместе с Камнями и их горами оборудования прибыла в Хитроу. Гору венчала большая коробка с игрушками, на которой было написано "Марлон". Белокурый сын Кита Ричарда и Аниты Палленберг был самым любимым членом весёлой гастрольной вечеринки Камней.
* * *
196
На острове Уайт все только и говорили, что о Хендриксе, беспрецедентное количество поклонников, почти полмиллиона, со всех уголков Британского Королевства и Европы собрались в ожидании "этого мэна". Джими был определённо, как он сам говорил "под прицелом", чтобы дать незабываемое представление.
Жан-Пьер Лелуа, фотограф и друг Джими, был там уже весь уикенд:
- Джими показался мне каким-то ослабевшим. Похудел, осунулся, штаны еле держатся. Громкоговорители хрипят. Я никогда не видел его таким несчастным. Он не был тем волевым парнем, каким я знал его прежде. Такое впечатление, что он где-то отсутствует.
Как Джими пожаловался мне, у них перед выступлением на фестивале не было даже времени порепетировать. Выступление они открыли гимном "Боже храни Королеву", и несмотря на отвратительный звук и другие технические проблемы, развернули все паруса и иногда жидковато, но иногда с блеском пронеслись через Spanish Castle Magic, All Along the Watchtower, Foxy Lady, Purple Haze, Red House и даже вспомнили такое старьё из старых добрых времён, как Сержанта Пеппера Битлов. В один из моментов, когда накрылся его усилитель, Джими отошёл в сторону, а Мич углубился в длинное соло на барабанах, поддерживаемый гитарой Билли. Трио буквально из кожи вон лезло, стараясь сыграться и доделать начатое. Но, несмотря ни на что, толпа, как могла, поддерживала Джими, они любили его, так же как они любят его до сих пор.
* * *
Прошла уже почти неделя на колёсах, развозя музыку Камней, неделя мелких ревностей и мини драм - обычных на гастролях вещах, как меня вырвал из тишины сна в шведской гостинице Фореста наш промоутер Скандинавских гастролей звонком среди ночи.
- Твой друг Хендрикс сорвал мой концерт в Архусе,- его голос гневно отзывался эхом в трубке.- Он чуть не упал, когда выходил на сцену. Он даже не сыграл и трети. Был полностью неспособен играть! Мне нужны мои деньги обратно. Я останусь без последней рубашки, если он провалит концерт в Копенгагене. Его карьере конец!
197
Неспособный? О, мой Бог... это слово испугало меня. Наутро я, совершенно спокойно, с серьёзным видом и с великим смущением, ввела Мика Джаггера в курс дела. Мне было страшно неудобно и казалось мне предательством с моей стороны говорить об этом ему, так что я была немногословна и взвешивало каждое слово, говоря Джаггеру о финансовых проблемах Хендрикса, хотя я знала, что никто не мог понять их так хорошо, как он. Мик мгновенно облегчил ситуацию:
- Ты вылетаешь сегодня же. Тебе с ним необходимо увидеться. Не беспокойся о нас. Но не оставайся слишком долго, хорошо?
* * *
Гастрольный агент Камней, человек очень добросердечный и отзывчивый, без слов заказал мне билет до Копенгагена и зарезервировал номер в той гостинице, где остановились Джими, Мич и Билли. Как только я зарегистрировалась и переоделась, я взяла такси до КБ-Халлена. Толпа уже вливалась внутрь. Мой пропуск и билет, оставленные устроителями, уже ждали меня.
Дверь в узкую артистическую была широко распахнута. Она была полностью заполнена симпатичными девичьими телами, окружающими Джими, который восседал в кресле в глубине комнаты, как король в своём тронном зале. Не успела я войти, как глаза Джими расширились и он вскочил, направившись ко мне на встречу, и обнял меня. Он крепко меня обнял, горячо поцеловал и отошёл на полшага, с восхищением разглядывая моё новое платье и туфли на высоченных каблуках, которые я прикупила в своём недавнем рейде по лондонским модным магазинам. При любом удобном случае мы всегда поздравляли друг друга и я должна сказать, что такое внимание с его стороны, означало только одно, он всегда рад был меня видеть. С июня, когда мы так сильно поспорили, мы не виделись. Привлекательная датчанка, проявляя явное недоверие и любопытство, подошла узнать, что за новый ингредиент влился в этот коктейль.
Хендрикс выглядел несколько похудевшим, но был вполне в отличной норме. Он был в порядке. Это единственное, что я должна была узнать.
- Познакомьтесь,- сказал он, обращаясь ко всем, кто был в комнате,- это Шарон, мой лучший друг,- сказал он с гордостью и несколько сентиментально.
- Я сильно за тебя переволновалась,- сказала я ему так тихо, чтобы никто не услышал.
198
Лицо Джими ещё более просветлело, видно, он был так тронут моими словами, будто слышал такое впервые в жизни по отношению к себе.
- Мне так приятно, это слышать от тебя,- сказал он.
Он, должно быть, понял, что я имею в виду вчерашнее фиаско, потому что сказал:
- Сегодня я буду в форме!
Я вернула его его "развлечениям" и пошла искать своё место в центре зала, возможно, вмещающего около 4 тысяч слушателей. Мне понравилось, как встретила его публика. Все эти мраморно-кожие датчане и, в особенности, блондинки с распущенными волосами, встретили его по-датски сдержанными аплодисментами. Джими выказал образчик здоровья, бодро выскочив на сцену и сразу включившись в работу. Джими играл хорошо, хотя в общем это не стало одним из лучших выступлений группы. Тем не менее, по людям видно было, что они получали массу удовольствия, несоизмеримого с ценою, заплаченной ими за билет. За барабанами - Мич, как всегда точен, с расплывшейся от счастья улыбкой на лице, он только-что вернулся из Лондона, куда летал на несколько часов, повидать только что родившуюся дочь. Билли Кокс, несмотря на приключившуюся, как рассказывают, с ним историю, был в хорошей форме и держал ритм, отлично чувствуя своего старинного товарища ещё по армии. Публика была готова вскочить со своих мест, когда Джими заиграл Purple Haze, Foxy Lady и All Along the Watchtower. Так же как и остров Уайт, Копенгаген просто любил своего Джими, готовые слушать всё, что бы он ни играл. Уставший от позёрства шоумена, он просто стоял, тихо ведя разговор со своей гитарой. Русские горки остались в прошлом.
Единственное облачком беспокоящим Джими был Билли.
- Он не может вынести всё это,- шёпотом сказал Хендрикс, когда мы вернулись в гостиницу.- То как он сейчас играл, сильно отличается от того, что он может на самом деле.
Неразбериха, беспрерывное внимание ко всем, кто вращается на орбите вместе с Хендриксом, все эти переезды по совершенно незнакомым странам, с чужим языком, плюс доза "плохого" LSD, полученная, как говорят, в Швеции, привели к странным последствиям.
- Поговори с ним, прошу тебя, у тебя получится,- попросил меня Джими.
199
Пока Джими проводил время со своими скандинавскими обожательницами, мы с Билли тихонько сидели за столиком в гостиничном мезонине, разговаривая о новой студии и о том, как он уважает Джими.
- Где бы он ни был, он всегда приковывает к себе внимание, он заслуживает этого!- сказал Билли.- Не хочу быть ему помехой. Знаешь, многие, кто с ним связан, просто ненавидят меня. Они не хотят, чтобы я играл с ним и я не хочу быть ему обузой. Мне бы хотелось, конечно, работать с ним, но я совершенно не приспособлен к этой сумасшедшей жизни. Не знаю, как он сам выдерживает всё это.
Он всё говорил и говорил, говорил о трудностях гастрольной жизни, а потом, вдруг, прервался и начал меня засыпать вопросами о Камнях, что именно мне нравится в них или, что они думают о Хендриксе.
Только в три утра мне удалось ретироваться в свой номер - ещё один длинный-предлинный день завершился. Но уже через шесть часов мы с Билли сидим в машине, которая мчит нас, вместе с небольшим караваном других машин, в которых едут Мич и Джими, в аэропорт, чтобы лететь в Германию. Они должны возглавить концерт в Берлине и летний фестиваль на немецком острове Фемарн.
Как только сдали багаж, Джими отделился от всех и увлёк меня в бесконечные мили лабиринта аэропорта Васт-Копенгаген. Я только и успела, что схватить свой паспорт. Он с изумлением взглянул на него:
- Как тебе удаётся сохранять его таким опрятным?
Он показал мне свой, потёртый и выцветший.
- Всё очень просто,- ответила я.- Каждый вечер я бережно мою его губкой с мылом для нежной кожи и затем, ставя фен на самую низкую температуру, его просушиваю.
Он взглянул на меня искоса, я же изо всех сил старалась не рассмеяться.
- Я только-что сделала себе новый!- прыснув, не сдержалась я.
Он тихо засмеялся и одарил меня одной из своих самых обворожительных улыбок.
- Так это что значит?- он схватил меня за руку.- Значит ли это, что ты летишь с нами?
Я объяснила ему мою роль:
- Они наняли меня.
- Сколько ещё концертов осталось?
Он нахмурился, но от этого глаза его ещё ярче засверкали.
200
- Эй, потише на поворотах, дружище,- воскликнула я со всей решимостью, на которую была способна,- я - вольная птица!
Я произнесла это с лёгкостью, но часть меня думала: "Может быть, тебе будет лучше поменять свои планы. Езжай в Германию на эти концерты - ты ничего Камням не обязана."
Но я настояла на своём, потому что я не могла руководить жизнью Джими или поменять в ней что-либо.
Внезапно, он поинтересовался:
- Как там Кит?
- Плохо,- сказала я.- Он скурил весь свой запас травы. Это провал. Мик в бешенстве.
Джими вздохнул.
- А как их концерты?
- Великолепно! Вяжут тугую нить каждый вечер! Несмотря ни на что, Кит держит каждое выступление до самого конца.
- Тебе там нечего делать, разве я неправ?- спросил он.- Разве ты мне не говорила, что тебе скоро надо возвращаться на работу?
- Мне нужно вернуться в Лос-Анжелес к 21-му сентября. Мне нужна эта зарплата!
Он рассмеялся.
- Отлично! Ты заслуживаешь большего, чем остаться на улице. Только не путайся с этими Камнями. Я приеду и найду тебя в Лос-Анжелесе, хорошо? И мы вместе сходим в кино!
Так мы стояли и разговаривали, затем он поцеловал меня.
- Одинокая вольная птица...- произнёс он.- Вздор!
Особенно не задумываясь, я бросила:
- Увидимся, когда придёт время,- и поспешила к стойке регистрации, чтобы успеть на посадку до Стокгольма.
* * *
Мне нравились репетиции Камней, любила стоять в боковой кулисе или, если удавалось, сидеть прямо перед сценой, когда они выступали. Высоко-вольтная музыка Камней оказывалась призом не только для гостиничного ночного ресторана - Кит обычно съедал горы ещё дымящихся блинов, но и для целой вереницы просителей, состоящей из самовлюблённых репортёров и фотографов, которые, по их словам, выделили на "парней" свои драгоценные минуты. Трудно было уйти, но организм требовал своё. После ночи бодрствования, я раззевалась по дороге в гамбургский аэропорт и вылетела в Париж, где повидать друзей, сходить на выставки и на магазины у меня оставалось только каких-нибудь четыре часа. Предательские пробки на обратном пути в Орли и вот я лечу обратно в Лондон, где у меня снова есть четыре часа до моего возвращения в Лос-Анжелес.
201
Совершенно не возможно было оставаться вольной птицей в этот лондонский по-летнему жаркий вечер. Я бросила свои вещи на квартире у моих лондонских друзей и понеслась в сердце Сохо к Ронни Скотту. Эрик Бёрдон, в те дни поселившийся в Лос-Анжелесе, выступал в Лондоне у Ронни Скотта со своей новой группой War с понедельника всю неделю и готовился показать своим старым друзьям нечто совершенно новое. После первого отделения, которое всех оглушило и взволновало, в перерыве, Эрик познакомил меня со своими родителями. Они только что приехали с севера из Ньюкасла-на-Тайне, оттуда, где родился Эрик.
Бёрдоны оказались скромными, весьма милыми и любящими родителями, обожающими своё чадо, которого они называли не иначе, как "наш Эрик". Очень трудно было понимать их смягчённый, густоватый Джорди-выговор среди шумной толпы в таком маленьком клубе. В воздухе царило дружеское воодушевление и, так как я уже видела Эрика с его новой группой в Лос-Анжелесе, я поняла, что весь Лондон должен был уже быть взбудоражен его новым проектом и что Эрик, с его мощным голосом и сценической энергией, снова будет в центре внимания. По их оборудованию видно было насколько глубоко музыкальная индустрия пустила корни в Эрика и я уверила его родителей, что это неделя станет незабываемой для "нашего Эрика".
Но вот по клубу пронёсся возбуждённый шёпот: "Хендрикс здесь!" Я знала, что это невозможно, так как его группа была всё ещё на гастролях. Все, кто был за нашим столиком, обернулись, ища глазами, где он может быть, и вот, в нескольких шагах от нас в проёме двери показалась высокая фигура в знакомой шляпе. Вся заштукатуренная, но с шикарным макияжем, в ужасно дорогих шмотках, явно иностранка, висела у него на руке. Её лицо светилось гордостью, так как он чуть ли не вминал её в себя своими руками. Джими двигался медленно, как если бы был поражён молнией. Я поднялась заговорить с ним, но потребовалась целая вечность, чтобы его взгляд сфокусировался на мне и он понял кто я.
И я почувствовала, что ему нужно помочь:
- Джими, это я, Шарон.
Лицо было пепельно-бледным, а его карие глаза потухли. Испуг прочла я в них. Никогда я ещё не видела его таким.
- Шарон...,- он сказал.- О, Шарон.
Он пристально посмотрел мне в глаза и пробормотал:
- Меня уже почти нет.
202
Такое бывает с тобой, если ты за чертой или под наркотой. Что-то очень и очень плохое происходило с Джими. Что-то ужасное. Я растерялась, не знала, что сказать, что сделать. Эта женщина потянула его за руку и я отошла в сторону, чтобы дать им пройти.
Возвратясь за свой столик, я схватила свою сумочку и быстро со всеми распрощалась. Я не могла оставаться здесь и спокойно досмотреть выступление Эрика. Я уже не могла просто радоваться происходящему. Мне срочно нужно было на воздух. Мне необходимо было пройтись. Я должна была побыть одной. Оказавшись на улице, я понеслась к одному моему знакомому репортёру, который работал в NME.
- Хендрикс отменил оставшиеся концерты своих европейских гастролей,- сказал он мне.- Из-за проблем с Билли Коксом, которые свели Джими с ума. По приезде Джими отвёл его к врачу и теперь Билли улетел домой.
Я вспомнила свой разговор с Билли, тогда, в Копенгагене, и поняла, что его восприимчивая и слишком впечатлительная натура не выдержала постоянного цирка, происходящего вокруг.
Наутро мне позвонил Хендрикс, я была страшно удивлена, так как готовилась уже покинуть Лондон, чтобы приступить к работе. Ни я, ни он, ни словом не обмолвились о вчерашней встрече в клубе у Ронни Скотта. Не то что я не хотела, я просто не могла ранить его неловким словом.
Голос Джими звучал тревожно и в то же время сердито:
- Я не могу спать. Я не могу сосредоточиться, чтобы писать. Эти Чалпинские штучки сводят меня с ума. Я знаю, он прилетает на днях в Лондон.
- А ты говорил с ним?
- Чёрт побери, нет. Я делаюсь больным от одной мысли об этом. Что хорошего может произойти от этого разговора?
Эд Чалпин подал в суд на Трэк-Рекордс и Полидор, которые выпускают пластинки Джими в Англии, и решение Верховного суда - это вопрос только времени. Джими опасался, что его вызовут на разбирательство и боялся, что обязательства, наложенные законом, либо заморозят, либо создадут трудности в издании нового материала до того момента, как Чалпин не выжмет из каждого из заинтересованных лиц, хотя бы сколько-нибудь возможные финансовые вложения - снова. Артисты - любые великие артисты, неважно какого жанра - нуждаются в опёке и в бережном отношении к их творческому климату. Я, возвращаясь мысленно к фигуре Майка Джеффери, вижу полное отсутствие уважения к своему подопечному. Разве задача менеджеров не состоит в том, чтобы взращивать и оберегать своих клиентов? И сейчас, меня всегда подташнивает, когда упоминают его имя рядом с именем Джими.
203
Он заговорил об этом, как если бы прочитал мои мысли:
- Майкл Джеффери сказал мне ещё в самом начале, что разберётся с ним, но он продал меня. Пять лет прошло, а этот чёртов Чалпин всё ещё гоняется за мной, я становлюсь больным только при одном упоминании его имени. И Алан Дуглас только что прилетел из Нью-Йорка, но я уже не хочу, чтобы он мне помогал. Даже Девон здесь. Я говорил ей не приезжать, но она прилетела тоже. Каждый из них чего-то хочет, курятник какой-то, все наперебой кудахчут за моей спиной.
В трубке послышался грохот, видно Джими опять принялся крушить мебель. Я почти никогда не слышала, чтобы Джими сквернословил, но в этот раз четырёхбуквенные слова как мухи кружились вокруг него. Казалось, он пошёл в отрыв. Его перегрузили.
- Сейчас же прекрати!- прокричала я в трубку, внезапно вспомнив его рассказ о своём детстве, когда его мама говорила ему: "Никогда не возражай. ... Никому не перечь. ... Чтобы не было от тебя никаких беспокойств другим."
- О, прости меня.
Последовало долгое молчание. Наконец он произнёс:
- Мне всего-то только и нужен покой в моей душе.
- Я буду молиться, чтобы у тебя всё получилось, Джими.
Борясь со слезами, я сказала ему, что мне уже пора.
- Позвони мне,- произнёс он,- в Камберленд. Хорошо?
- Схвачено,- были мои последние слова.
- Похоже, все черти ада собрались вокруг Джими,- рассудил Джек Мигэн, мой коллега по работе, пока мы с ним перекусывали у Виллера двумя часами позднее.
Я не только подробно рассказала ему о той ужасной встрече с Джими в клубе у Ронни Скотта, которая потрясла меня, но и передала его слова, сказанные мне по телефону. Обычно сдержанный и невозмутимый, он вдруг вздрогнул, как если бы нечаянно ожёгся сигаретой. Он сказал мне, что уверен, что если пришло время действовать Майку Джеффери по задуманному плану, то всё так и должно было быть. Я знала, что Хендрикс звонил Джеку несколько раз, после того, как они познакомились прошлым июнем, знала, что они обменялись несколькими письмами. К тому же, утром Джеку позвонил Лес Перрин и предупредил его, что Майк Джеффери взял себе отпуск и улетел на Майорку.
204
- Я просил Леса подыскать Хендриксу гастрольного менеджера,- сказал Джек.- Кто-то же должен за Джими присматривать. А то он может исчезнуть в момент нервного срыва.
Я полностью была с ним согласна. Я уже готова была поверить, что, в частности, Хендрикс рассматривал дружбу со мной и позже с Джеком, как своими защитниками, мы оба были трезвыми профессионалами, которые всегда знают, что необходимо предпринять в любой ситуации. Он нуждался в таких как мы, разговаривающих на его языке и понимающих какова должна была быть его жизнь, в противоположность той какой она была на самом деле. Пэт Кастелло, друг Джими и специалист по связям с общественностью, сказал мне перед самым моим отъездом из Англии:
- Им манипулируют, но едва ли кто-нибудь из его друзей это понимает.
Уже поздно вечером мои челсовские друзья затащили меня снова к Ронни Скотту послушать Эрика, который, казалось, наконец-то наслаждался моментом, которого так долго ждал. Но несмотря на энергию, которую излучала его музыка, в этот раз я осталась в стороне. Я чувствовала опустошение и беспокойство, и снова ушла раньше обычного. Но Судьба сыграла со мной злую шутку – как только я ушла, пришёл Джими и сыграл с группой Эрика джем.
На следующий день газеты отзывались о "внедрении Хендрикса в группу" очень положительно - "Он был великолепен. ... Играл превосходно."
У меня всё ещё было плохое предчувствие и я никак не могла привести свои мыли в порядок. В начале вечера я позвонила ему в Камберленд. На коммутаторе оказалась очень приятная с мягким доверительным голосом англичанка, которая, видно почувствовала моё состояние тревоги.
- Я тоже беспокоюсь,- сказала она.- Это такой приятный молодой человек, днём он звонил и по голосу я поняла, что он чем-то сильно огорчён. Он просил меня соединить его с Нью-Йорком, но когда соединение было установлено, его уже не оказалось в номере.
- Не могли бы вы попросить кого-нибудь сходить проверить в номере ли он, или нет и перезвонить мне? И, пожалуйста, не говорите никому о моей просьбе.
Голос мой дрожал и я никак не могла успокоиться.
- Конечно, я пошлю коридорного, сейчас же.
Она перезвонила и голос её звучал успокаивающе:
- В номере всё в порядке, он должно быть недавно вышел, дорогая.
Я стала обзванивать наших общих друзей, которые могли хоть чем-нибудь мне помочь и которым была небезразлична судьба Джими. Весь вечер мы перезванивались и беспокойство наше росло. Вот уже больше года мы с тревогой наблюдали за Джими, как он спотыкается, собирается с новыми силами и снова падает, отчаянно ища выхода из сложившейся ситуации. Для всех нас он стал своего рода шекспировским героем, цепляющимся за жизнь и вызывающим на дуэль свою несчастную Судьбу, в то время как всёвозрастающий выводок жадных злодеев кружатся вокруг него, как коршуны.
205
Мы смотрели на часы и перезванивались каждый час, нервно вздрагивая при каждом звонке. Я снова позвонила в гостиницу и попросила оставить записку.
"Жду тебя в Спикизи!" или "Я собираюсь поджемовать с Эриком у Ронни Скотта, зайдёшь?"
Вот какие слова мне нужно было услышать, чтобы прийти в себя.
Но никто из нас ничего о нём не слышал. Тут я вдруг подумала, а не есть ли это мрачное предчувствие только следствием разыгравшегося воображения?
На следующий день в полдень в яркий безоблачный день, мои ноги занесли меня на Бонд-Стрит. Было самое начало второго. Витрины этой легендарной улицы блестели сладострастными соблазнами. День этот, однако, стал именно тем днём, когда одиноко стоящий уличный газетный киоск привлёк всё моё внимание. Дневные газеты уже поступили в продажу. Я мельком бросила взгляд на первую полосу. Над фотографией Джими во весь разворот надпись крупным шрифтом: рок-звезда мертва.
Мои ноги окоченели. Русские горки привели к роковому предначертанию.
12. В капкане
207
В полуобморочном состоянии, на трясущихся ногах я пересекла Бонд-Стрит, направляясь к гостинице Вестбери. В лобби я нашла телефон, нащупала в кармане монету и набрала лондонский отдел нашей UPI, находящийся на Флит-Стрит. Я не могла определить по голосу, кто поднял трубку, но моё дрожащее "Алло?" немедленно было узнанным, потому что человек на другом конце провода крикнул кому-то:
- Это Шарон!
Голос Джека был тих:
- Мы ищем тебя по всему Лондону.
- Это правда? То, что я увидела в газетах? Они действуют здесь очень быстро.
- Да, правда. Мы пришлём за тобой такси.
- Нет, не надо. Я в порядке. Я в полном порядке. Где Джими?
- В Святой Марии. Не ходи туда.
- Я должна. Может быть, я чем-нибудь смогу помочь.
Также как и Джими, я ненавидела больницы. Я попросила таксиста остановиться и купить мне спички. Этот пожилой, соломенно-волосый человек оказался настолько добр ко мне, видно почувствов моё состояние. Он вернулся, дал мне огня, а когда подъехали к больнице, сказал, что подождёт меня.
- Нет, нет, я в порядке,- попыталась уверить его я.
* * *
208
Всеми уважаемая больнице при монастыре Святой Марии, крепкое XIX века строение в лондонском районе Паддингтон было переполнено роженицами, искалеченными и умершими в этот полдень - по словам одной сестры, которые я невольно услышала, пересекая быстрыми шагами холл по направлению к справочной.
- Я - подруга Джими Хендрикса. Я хочу спросить...
Я слышала, как женщина мне отвечала, но до моего сознания её слова не доходили, я услышала только ту часть, где она сказала: "Он уже был мёртв по прибытии."
Шок волнами вошёл в меня. Я не понимала, что ещё я должна сказать или спросить. В холле я заметила двух докторов, которые спокойно отвечали на вопросы о Джими, видно было, что стояли они здесь уже целый час, с тех пор как объявили по радио о его смерти. Высокая блондинка, по виду американка, в ярко красном пиджаке и в кукольном мини, похоже, что тоже только что вошла:
- Его здесь уже нет,- уставшим голосом твердил служащий справочной.- Он умер. Он действительно умер.
Борясь с предобморочным состоянием, я на ватных ногах пересекла холл, направляясь к телефонной будке. Я не вполне была уверена кому я собираюсь звонить и что собираюсь сказать. В конечном счёте во мне всплыло, что надо позвонить Эрику Бёрдону в гостиницу. Он уже знает? Мучительно было бы говорить ему об этом. Эрик сильно любил Джими и понимал его как никто другой.
До моих ушей донёсся из трубки его охрипший от волнения голос:
- О, мой Бог, конечно же знаю. Я почти не спал. Девочка моя, тебе лучше приехать. Тебе не следует оставаться одной.
- Я не знаю, что мне предпринять. Это всё так ужасно, как ты думаешь, Эрик?
- Ужасно,- подтвердил он. Голос его дрогнул от нахлынувших эмоций.
- Это не должно было случиться. Эта цыпа... Моника... звонит мне среди ночи, вся испуганная, что с ним что-то не так. Говорю ей, чтобы немедленно звонила в скорую, а она не сделала этого,- голос Эрика продолжал дрожать.
- Позже снова звонит... Она всё ещё ничего не сделала, чтобы помочь ему... Говорит, что выходила за сигаретами. Я на неё: чтоб немедленно звонила в скорую!- он явно задыхался от слёз.- Но уже было поздно.
209
- Она вышла купить сигарет,- повторил он.- Она потеряла слишком много времени... О, мой Бог... О, мой Бог!
Эрик не сдержался и зарыдал в трубку. Нашего обаяшки-Джими... уже нет.
Солнечные лучи проникая через больничное окно, играли зайчиками на стекле телефонной будки и пылающим веером расходились вокруг меня, так несоответствуя настроению этого неожиданно ставшим таким уродливым дня.
Выбежав на улицу и глотнув свежего воздуха, я почувствовала, что абсолютно не способна сдерживать захлестнувшую меня эмоцию. Мне просто необходимо было собраться с мыслями. Одна единственная мысль стучала кровью в моих висках: Мы обязаны выяснить, что всё-таки на самом деле произошло с Джими в эти часы перед его последним вздохом. Мы просто обязаны узнать правду.
* * *
В этот субботний день Лондон был необыкновенно тих. Джими уже не было 24 часа. Такси шуршало шинами, спускаясь с холма от Хайгейт к центру Вест-Энда. В витринах многих магазинов были выставлены большие фотографии Джими Хендрикса в память о герое этого города, этой страны, которая любила его, а теперь скорбит. Удивительная честь. Ему приятно было бы об этом узнать. Джими часто говорил о своём желании почувствовать, что его музыка достигла сердец "обыкновенных людей". И эти фотографии, вывешенные в этот день, ещё раз доказывают, что он совершил задуманное.
Впереди предстояла миссия, которой я страшилась. Я вся была поглощена мыслями, что же произошло в эти последние часы? Несчастный случай? Передозировка? Убийство? Эрик Бёрдон устроил мне встречу с Моникой Даннеманн в скромной старомодной гостинице, где остановился со своей группой.
В этом чёрном лондонском такси я набралась решимости услышать любое, что могла бы сказать эта женщина, которая видела как умирает Джими. Я думала о том звонке, который застал меня в доме моих друзей, перед тем как приехало такси. Один из приятелей человека, который был там, подумав, что мне это будет интересно, сообщил, что Джими был поздно вечером за несколько часов до своей смерти в одной компании на частной квартире и что Даннеманн заехала за ним туда на своей машине в 3 часа ночи. Мне вспомнились раздражённые слова Джими, сказанные мне неделей раньше о его так называемых друзьях, английских и американских, которые в погоне за ним должны были собраться здесь, в Лондоне. Эти, в полном смысле этого слова, "ублюдки" всегда плотным кольцом окружали Хендрикса и независимо нравилось ли ему это или нет, их жизнь протекала вокруг него.
210
Музыканты Эрика все толпились в лобби, окружённые фотографами и разношёрстными репортёрами. Я услышала визгливый, требовательный голос одного из репортёров, спрашивающий:
- Скажите нам каждое слово, которое Хендрикс произнёс будучи с вами в клубе у Ронни Скотта!
Я виделась с ребятами из War в Лос-Анжелесе и на студии и за кулисами, куда я приходила к Эрику. Многие из них ещё совсем юные и неопытные, непривыкшие играть за границей и ещё мене привыкшие к вспышкам камер и вниманию со стороны журналистов, которое встретили они здесь в связи со смертью знаменитости, которую едва только узнали. Парни были возбуждены, некоторые даже под действием LSD, которое, не задумываясь, раздавал коварный голливудский соменеджер Эрика, Стив Голд. Пара из них поприветствовали меня несколько жарче, чем следовало, думая, может быть, что мне это будет приятно, но вызвав во мне только отвращение. Глупые придурки, подумала я, вырвавшись из их объятий. Понимают ли они вообще, что такое смерть? Это им не ещё один сыгранный концерт и поспешила к лифту.
Узкая кровать, вот и вся мебель в небольшом номере Эрика. Полумрак и уныние. Пробивающийся через треснутые стёкла старых рам свет на всё отбрасывал тёмные полутени. Насколько я не хотела видеть эту женщину, настолько я требовала от Эрика, чтобы он устроил мне встречу с ней, я должна была увидеть эту Монику Даннеманн. Не прошло и пятнадцати минут, как сопровождаемая подружкой Эрика наштукатуренная блондинка, с головы до пят вся одетая в чёрное постучалась в его дверь. Я сразу узнала ту, с которой видела Джими в прошлый четверг в клубе у Ронни Скотта.
Оказалось, она тоже искала встречи со мной.
- Я столько наслышана о вас,- сказала она по-английски с ужасающим немецким акцентом, готовясь расцеловать меня в обе щёки по европейскому обычаю. Но я вовремя увернулась.
211
Последние её слова насторожили меня.
- Э...- начала я, полная сомнений.
- Вы же писательница и живёте в Лос-Анжелесе. Я хочу дружить с вами и навестить вас в Калифорнии.
От её слов я невольно вскрикнула... проклятье... чёрта-с-два! Друзья! Джими умирает в её квартире, а эта женщина думает о том, как бы с кем-нибудь подружиться! Сдержав свой гнев, я понимала, что должна быть с ней хладнокровна, чтобы вытянуть из неё все подробности. Эрик вышел и я присела на краешек кровати, она сделала то же, одарив меня ещё одной улыбкой.
Её поведение озадачило меня. Ни слёз, ни чувства горя. Утром в газетах я видела, как Моника со страдальческим выражением на лице выходила из своей квартиры, поддерживаемая одним из роуди Джими. Эта фотография была напечатана во всех лондонских газетах. А теперь она светилась оптимизмом! Где-то в подсознании мелькнуло, что эта женщина страстно желает привлечь к себе внимание.
- Расскажите мне, что произошло в четверг вечером,- из последних сил сдерживаясь, сказала я как могла спокойным голосом, но внутри меня бушевала буря. Всё в ней было так противно, так странно.
- Был прекрасный вечер. Мы были счастливы в нашей квартире,- начала она.- Мы имели такой приятный ужин. Я готовила. Мы выпили вина. Немного. Он сел за стол, писал. Потом мы легли в постель.
Эти интимные подробности тихого скромного семейного вечера звучали совершенно неправдоподобно. Она даже словом не обмолвилась, что Джими позже куда-то уходил и так как у Джими не было времени выпить много, я решила отбросить эту версию и спросила:
- Где именно он умер?- спросила я.
- В моей квартире.
- Вы давно в Лондоне?- полюбопытствовала я.
- Нет. Джими хотел меня быть здесь, так я сняла нашу квартиру несколько дней назад в гостинице Самарканд.
- Боюсь, я даже не слышала о такой гостинице. Джими там никогда не останавливался.
- Он хотел быть со мной. Так я сняла это специально для нас. Это в Ноттингхилле.
212
Всё это звучало как-то очень сомнительно. Он настаивал, чтобы я звонила ему в Камберленд.
- Что с ним произошло, Моника?
- Не знаю,- прошептала она, смотря прямо мне в глаза, и я поняла, что это останется единственной правдой, услышанной мною от неё.
- Я нашла его утром.
- Нашла его...- повторила я эхом.- Вы разговаривали с ним? Он был в сознании?
Она замялась.
- Ну...?
- Болезнь выходила из его рта,- произнесла она,- и он лежал там.
На несколько секунд я закрыла глаза, пытаясь представить эту картину.
- Он мог говорить? Вы говорили с ним?
- Он не мог говорить,- сказала она.
- Но он дышал?- попыталась я добиться от неё ответа.
Но ответа я не дождалась. Она забеспокоилась и вдруг произнесла:
- Я испугалась о что газеты напишут.
Неожиданный поворот.
- Газеты?- переспросила я.- Как бы они узнали? Вы же там были одни.
Я снова закрыла глаза. Горько осознавать, вот лежит Джими, нуждающийся в помощи, задыхающийся, а эта эгоцентричная особа рядом с ним думает, что напишут в газетах и как она будет выглядеть.
- Я знала Джими бы не хотел, чтобы они узнали. Я не знала, что делать. Так я позвонила Эрику Бёрдону.
Я уже знала от Эрика, что она связывалась с ним дважды, знала, что прошли несколько часов прежде, чем Моника вызвала скорую.
Когда я попыталась добиться от неё временных рамок, Даннеманн занервничала и стала уклоняться от прямого ответа. Она стала рассказывать о том, как нарисовала с дюжину реалистичных картин "моему Джими".
- Он принимал какие-нибудь таблетки?- спросила я её.
213
Мой вопрос вызвал удивление у Моники. Она полностью сконцентрировалась на себе, на своей предстоящей карьере художницы. Она говорила и говорила, рассказывала о том, какими словами Джими говорил о её работах.
- Я буду писать ради него и выставлять мои работы посвящённые ему по всему миру.
Её глаза загорелись, сквозь пудру проступил румянец - как если бы все кругом подумали вместе с ней: "Прощай, Джими, привет, Моника, великая художница!" Она говорила о Джими так, как если бы он был вымышленным персонажем. Под этой маской макияжа, скрывалась жуткая личность, я испугалась - убегая от так называемых друзей, Джими попал в капкан ещё более опасный.
Невозможно измерить количество эгоцентричного дерьма, вылившегося из неё за эту сюрреалистическую встречу, и я молила Бога, чтобы скорее вернулся Эрик. Невозможно было дольше мне находиться наедине с ней. Кому нужны её чёртовы картины? Джим мёртв и я хочу знать, как и почему. Могла ли она чувствовать хоть толику ответственности или, по крайней мере, проявить интерес, почему он вдруг стал из очень живого в очень мёртвого за эти четыре или пять часов? Что за дрянь он принял? Или яд дала она ему?
Готовая увязать основные факты, я пыталась заставить её составить разрозненные кусочки в целостную картину произошедшего.
- Я была чемпионкой фигурного катания в Германии,- начала она снова.- Со мной произошёл несчастный случай, затем операция, было много боли.
- Какие таблетки он принял?- снова спросила я её.
- Прописанное мне лекарство было в квартире.
- Что за таблетки это были?
- Они называются весперакс.
- Вы дали их Джими? Вы говорили о них с Джими?
- Нет. Он мог сам найти их в шкафчике в ванной.
Это уже более походило на правду, но далеко неполную. Тем не менее, я действительно верила, что Хендрикс мог найти весперакс для себя.
- Сколько таблеток он взял?
- Я не знаю,- сказала и начала реветь.
- Возьмите себя в руки,- сказала я так спокойно, как могла, так как понимала, что ещё чуть-чуть и я начну на неё кричать.- Это очень серьёзно. Сколько таблеток он принял?
- В упаковке было десять. У меня было четыре упаковки. У меня не было нужды их открывать тогда.
214
- Сколько их теперь осталось?- решила я зайти с другой стороны.
Мои опасения подтвердились, она призналась, что три пачки оставались не распакованными, а одну открытую она нашла на полу.
- Сколько таблеток оставалось в ней?- повторила я свой вопрос.
- Одна... только одна.
Она прервалась и снова заревев, сказала вполне осознанным тоном:
- Они очень сильные. Мой доктор предупреждал меня никогда не брать больше половинки.
Итак, девять таблеток. Девять - любимое число Джими. Число, про которое он всегда говорил, что "оно приносит либо большую удачу, либо большое несчастье". Итак, он сознательно принял девять.
- Девять,- вслух произнесла я, но лучше бы я этого не делала. Судя по её безразличному виду, было очевидно, что всё, что произошло не имело ни малейшего значения для Даннеманн. Но, тем не менее, может быть, что-то было в моём голосе или что-то она увидела в моих глазах, что заставило её неожиданно оживиться и она выказала явные признаки тревоги.
- Вам это что-то говорит?- сказала она, явно возбуждённым голосом.
- Это любимое число Джими,- сказала я коротко.
Она вцепилась в меня и не отстала пока я не объяснила ей. Меня поразило её желание узнать всё, что я могла рассказать о Хендриксе. Это меня сильно докучало. Я хотела найти ответы, на свои вопросы.
- Теперь, я хочу знать всё про таблетки,- сказала я.- Вы рассказали полиции всё, что рассказали мне?
Она отрицательно замотала головой.
- Вам следовало рассказать им о каждой мелочи. Если вы этого не сделаете, это сделаю я.
- Если вы думаете, что я...- Даннеманн засомневалась.
- Вы сказали, что Джими сидел за столом и что-то писал. Что он писал? Где эти записи сейчас?
- Моника поднялась с кровати. Она улыбалась.
- Я покажу вам.
Она вышла и тут же вернулась, сжимая в руке три листа бумаги, очевидно вырванные из блокнота, примерно тетрадочного размера.
- Вы – мой друг,- сказала она, протягивая мне эти листки, как если бы награждала меня величайшим сокровищем в мире.
- Это последнее, что написал Джими,- сказала она гордо.- Я нашла их на обеденном столе.
215
Я читала длинную, немного таинственную, но связную поэму, написанную его вьющимся, как лесной ручеёк, почерком. Она начиналась словами:
История Иисуса стара как мир
Его распяли, женщина одна
Рукою показала...
и оканчивалась -
Рассказ всей жизни - быстрее взгляда
Любви рассказ - привет-прощай
До встречи новой.
Больно видеть этот знакомый и милый почерк и осознавать, что это последнее, что написано его рукой.
Я уже слышала об этой записке от протрезвевшего Эрика. Он сказал мне:
- Джими оставил длинную поэму. В то утро, когда он умер я был там и я нашёл эти три листка за кроватью и я пытался расспросить о них Монику.
Многого же стоят её слова о находке этой поэмы на обеденном столе!
В последний год своей жизни, Джими стал бережно относиться к своим законченным работам и хранил их в кожаной цвета бургундского красного вина папке, "так они не порвутся," часто повторял он. Он, должно быть, хотел сохранить особо дорогие для него стихи для будущего. Это не были тексты новых песен, ничего из того, что Хендрикс бы хотел записать на пластинку. Это были слова - я бы сказала, мечтания - уставшего и взволнованного человека.
Эта поэма - крик его души в эти мрачные предрассветные часы 18 сентября 1970 года.
Для меня стало очевидным намерение Джими, выбор, который он сам сделал. Мыслями я возвращалась назад в те дни, когда мы вели разговоры о "днях девятки". Для него они очень значимы. Я уверена, что он умышленно противопоставил себя Судьбе и сделал осознанный выбор. И если не девять таблеток весперакса сделали это - именно, девять - то это не было бы смертью для него.
Вот он и обрёл покой в своей душе.