mikhailkulagin писал(а):
74661876Фильм показывает, что представление американцев о гражданской войне в России тогда было очень приблизительным.
Какая нелепость! Американцы как раз таки (каким-то чудесным образом) проникли в самую суть корневого антагонизма (в итоге оказавшегося страшным недоразумением), на котором вся русская так называемая революция и была основана. Посмотрите, насколько верно и правдиво режиссер (и в этом отношении Кристенсен возвысился до звания истинного художника) показал зрителю типажи и характеры, выпукло и настолько ясно и отчетливо, что в рамках одного часового просмотра данного фильма
возможно заключать о столь многом и решительно о самом существенном (а для такого хронометража
такая насыщенная емкость имеет еще большую ценность)! Если обратиться сразу к основному персонажу фильма, протагонисту Лона Чейни, поистине блестяще продемонстрировавшего и здесь, при воплощении в русского крестьянина, свои актерские способности (и вправду о нем говорили, что это "Человек с
Тысячью Лиц" (если вы, уважаемый
L. Lacombe, каким-нибудь одному богу известным способом здесь вдруг окажетесь, то я в таком случае могу быть по крайней мере покоен насчет того, что вы хотя бы вспомните о том весьма
щекотливом для вас пункте прения), — то можно только дивиться тому, как же метко и сообразно совершенно чуждому для этого актера мироощущению этот последний смог вжиться в образ русского простолюдина Сергея, которого вдруг в прямом смысле этого слова
придавило совершенно новым и неслыханным для его характера и мышления и вообще всего внутреннего строя и целой натуры
мнением о высших и низших, ставшим целым капитальным катехизисом для всего революционного движения. Но от кого же слышит этот "забитый" (как над ним потешаются такие же, уже действительно недалекие, но упивающиеся своей прогрессивностью управляющий с дебелым ключником) первые слова, так изменившие весь ход его мысли, с которым он до этого всю свою жизнь прожил? Да вот от этого ожиревшего, женоподобного ключника. И тут надобно заметить, что ведь так именно все и могло происходить и даже происходило по большому счету, когда простой русский мужик вдруг получал вот такое вот "просвещение" именно от такого сорта "просветителей", страстно и со всей верой принявших то самое заманчивое и лакомое для них во всей этой "дебыдлизации" положение, что вот теперь все будет
по-новому: а именно так по-новому, что они теперь, прежние рабы, запросто займут место теперешних, уже поджавших хвост господ, и никак иначе — и на этом конец! Вот и вся была именно
такая философия этих чуть поднявшихся за счет ничтожного краешка воспринятой со всей горячностью и поспешностью модной идейки таких же ничтожнейших людей, подобных этому прекрасно изображенному ключнику Ивану. Но, конечно, все эти очень удачно схваченные и показанные чрезвычайно реалистично (потому что правдиво) моменты почти ни в какое сравнение не идут, когда режиссер концентрирует внимание зрителя на воспылавшей любовной страсти со стороны Сергея к графине Александровой, которой он чрезвычайно помог в самом начале фильма. После прибытия в город графиня выказывает только должное почтение крестьянину, которому она, однако, пообещала долгую и верную дружбу, даже не погнушавшись назваться сама в критической ситуации его женой. Но Сергей видит, что таковая дружба никак невозможна, так как графиня влюбляется в одного офицера, и здесь как раз поспевает Иван-ключник, разрешающий конфликт и недоумение в сердце Сергея просто и легко, как уже понятно из сказанного выше. И тут настолько замечательны, почти до гениальности, всякая ужимистость и каждое движение ключника, который в пылу пропаганды не замечает, как его лицо буквально тает от наслаждения и самой детской радости, когда Сергей уже
сам додумывается и понимает некоторые вещи, как, например, то, что он уже при новейших порядках сможет целовать графиню, как и офицер, раз все прежнее рухнет, — и как вся его фигура вдруг превращается в самое деликатнейшее внимание с оттенком легкого, тоже почти по-детски предупреждающего недоверия во время того, когда Сергей замечает, что, возможно, он просто-напросто графине может не понравиться. Но что ключнику такая, казалось бы, очевидная проблема! Он решает ее зараз и нимало не раздумывая: дескать, какая уже будет тогда разница, когда ты, Сергей, бывший смерд и крепостник, будешь
вправе! (Тут есть один любопытнейший момент (в самом фильме он неявный), когда Сергей спрашивает у Ивана, мол, тогда он для графини, то есть уже после известных перемен, будет достаточно хорош? — и когда толстяк залихватски ударяет себя по колену от очевидной проницательности этой догадки своего "ученика", дескать, еще как хорош! — то Сергей глубоко задумывается, а на лице его так и прочитывается внутренний, неосознанный вопрос: "А будет ли она для меня
тогда так желанна?") Но тут наступает испытание, которое решительно расставляет все по своим местам. И развязка невозможной любви крестьянина к графине разрешается самым искуснейшим образом: город охватывает революционная стихия, и дом графини впоследствии оказывается захваченным бунтовщиками, а до этого Сергей, уже новоиспеченный большевик, демонстрирует удивительную для самого себя перемену не только в сознании, но уже и в поведении по отношению к господам, когда на их окрики и даже ругательства он обнаруживает в себе силы отвечать той же монетой (и до чего удивительно тонко показал Лон Чейни внутреннюю борьбу человеческого достоинства своего героя, оказавшегося на распутье, который с таким трудом желает порвать наконец со своим постылым внутренним и внешним "крестьянством", тем не менее предощущая страшную мысль, что что-то здесь в корне не то!), — и когда наступает тот роковой момент, при котором графиня остается с ним один на один и уже, как по всей видимости оказывается, в том положении и на тех основаниях, о которых пророчил Иван-ключник, и Сергей, жадно набрасываясь но свою жертву (точнее, на жертву скороспелой пропаганды), обнаруживает яростное сопротивление графини, несмотря на весь свой барский страх оказывающей его явно до самой смерти, в то время как в дом врываются освободители, — все это подготавливает мощнейшую развязку, когда графиня Александрова, вопреки обстоятельствам, заявляет перед офицерами полную преданность ей простолюдина Сергея, в связи с чем последнего оставляют единственным защитником ее чести, достоинства и жизни. И как же замечательно видны в этом фильме все движения неподкупной души простого русского крестьянина, в один миг осознавшего и прозревшего всю гнилую подкладку кажущихся такими справедливыми прогрессивных идей, когда вдруг Иван бросается к графине привести в исполнение то, что ему кажется самым наисправедливейшим и истинным по отношению к женщине из высшего сословия, — и Сергей расправляется с ним и остальными, как ему велит его честь и совесть.
После просмотра этого великолепного фильма сразу вспомнилась советская кинолента Чухрая "Сорок первый", в достоинствах которой нет ни малейших причин сомневаться, разве что только в самом основном и главном моменте, а именно концовке, когда героиня, девушка из низов, преданная революционерка, стреляет в свою сорок первую жертву, поручика царской армии, человека, которого она всей душой полюбила, несмотря на известные идейные разногласия. Американский фильм на удивление оказался более глубоким по части обнаружения наиболее скрытых причин, приведших к непримиримому противостоянию между подхлестываемыми народными массами к революционному решению накопленного недовольства существующим порядком и правящей верхушкой, тогда как упомянутый советский фильм почти с необходимостью утверждает и полагает высшей ценностью только голое идеологическое кредо, жертвующее чем угодно ради всеобщего равенства.
