Вова Синий: Штрихи к моему портрету.
Штрихи к моему портрету.
Челябинск-70. На самом деле я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, за этой большой и толстой колючей проволокой. Все было прекрасно, никаких очередей и продукты высшей категории. Я неплохо учился, играл в школьном ВИА, со второго класса слушал зарубежное радио – дворовое окружение хиппанского типа показывали на каких волнах ловить «Голос Америки». Они были наши покровители и не давали нас никогда в обиду за то, что я играл классно в настольный теннис и всех выигрывал. На занятия по ручному мячу (гандбол) я ходил восемь лет, был два раза чемпионом области.
Торкнуло музыкой меня, пожалуй, тоже во втором классе. У меня был магнитофон «Днипро» и пленки, которые все время рвались и клеились уксусной эссенцией. Увлекался гитарой, играл на двенадцатирублевой акустике и в школе и дома. Сначала ребята друг другу передавали аккорды и приемы, потом я ходил целый год в кружок гитаристов, наш ДК. Советская эстрада меня совершенно не цепляла, зато наши дворовые старшие друзья носили с собой постоянно магнитофон на батарейках с маленькими бобинками типа «Романтик». Так я впервые познакомился и с «Shocking Blue», Creedence, Led Zeppelin, Nazareth, пусть это были даже третьи перезаписи.
Алкоголь попробовал достаточно рано. По традиции тогда гуляли семьями, потом взрослые оставляли детей дома, а сами шли на елку и в гости. Детишки должны были спать, по идее, а я посмотрел – на столе много-много недопитых рюмок. Слил все это в одну кружку и по чуть-чуть все и выпил, когда пришли родители, я уже спал под новогодним столом. Было мне года четыре. В классе седьмом-восьмом начали танцевать с задором, и на квартирах и в школах. Путешествовали Свердловск, Челябинск, потом родители стали возить, а позже – отпускать в Москву, куда можно было слетать сначала за 27 рублей, а потом за 32.
Спекуляцией меня научил заниматься Игорь Шапошников, выдавал нам диски супермодной новой музыки. Познакомились мы с ним году в 75-м, когда я был уже в шестом классе, он в восьмом, общались плотно на музыкальной почве. С каждой пластинки нужно было нарубить 12-15 рублей. Приличные записи делались с хорошего проигрывателя на магнитофон «Ростов», и это стоило три рубля. Иногда мы тоже себе прилично наваривались, за последним «Led Zeppelin» люди выстраивались в очередь. Новой музыки по большому счету вообще бы не было, если бы не Миша Кучеренко и Игорь. Поэтому, знающие люди обращались к нам: качество и выбор гарантировались.
Тогда фирменная пластинка являлась явным дефицитом, и достать ее – надо было еще постараться. У меня тогда собралась приличная коллекция записей и дисков. Магнитофоны работали на износ. Потом, когда я повзрослел, то и бухали вместе – родители не были против. Девятый-десятый класс пробухали напролет. Ящиками покупали белое сухое болгарское вино за рубль двенадцать. Никто не блевал, по крайней мере.
Фанк в моей судьбе сыграл серьезную роль как музыка. Когда бесконечные потоки Джэймса Брауна, ранних «Grand Funk Railroad» лились на волнах «Голоса Америки», мне это очень нравилось. «Average White Band», «KC& The Sunshine Band», «The War», «Wild Cherry» – все это мне очень нравилось, это крутые ансамбли, но при всем желании так играть, не вышло – не наша это культура, негритянская.
Выражали себя мы по-всякому: и налысо брились, и в розовых пиджаках ходили. С детства люблю клеш, особенно джинсы-клеш. Спекули привозили вещи такие красивые… Когда послушали по радио панк, новую волну, снесло крышу сразу. Плюс диско, которое играло с 1974-го каждый день по радио, формировало наш вкус и пристрастия.
Главный ВИА города – «БСК» (расшифровывается как «Бой Серебряных Колоколов»). Они исполняли хиты «Поющих Гитар», «Веселых Ребят» и очень неплохо, особенно западную песню ансамбля «Uriah Heep» – «July Morning».
Я закончил ГПТУ с отличием после десятого класса средней школы. Пошел работать на завод токарем после училища и попал на непростой завод. Я был токарем четвертого разряда и занимал третье место на конкурсе «Золотые Руки». Та самая премированная болванка где-то до сих пор лежит на память. Я смотрю с таким ужасом – неужели это я? Прямоугольная резьба, серьезные допуски, форма под конус. Люди гибли на работе, если забылся, плохо закрепил болванку, то может вылететь и убить. Травмы токари получают – страшно смотреть. Так что там жутко надоело, это действительно тяжкий труд с восьми до пяти с редкими перекурами.
В КГБ меня стали таскать тогда, когда я всем сказал, что поехал в Москву, а на самом деле поехал в Питер. Они решили, что я налево шпионю, всех обманываю и приторговываю информацией. С Артемием Троицким познакомил меня Максим Шапошников, родной брат Игоря. Это было в переходе московского метро, когда я привез в Москву наше первое демо – мини альбом первых записей в 1983-м. Артемий Кивович сказал: «Давай, полный вперед!», так все и поехало, покатилось.
Он тоже был спекулянтом и продавал пластинки, которые где бы то ни было найти было невозможно. От него пришли бесценные коллекции панк-музыки и первые альбомы «Depeche Mode», о которых у нас просто еще не знали. Цены были высокие, но для Вовы Синего были серьезные скидки.
Я точно знаю как появились «Братья По Разуму», поэтому разночтений быть не может. Я тогда косил от армии, лежал в больнице, справочки собирая на будущее. Пришел ко мне наш друг, любимый Дима Фэйм, естественно с передачкой, чтобы не скучно лежать мне было. Он готовился размножать с оформлением наши первые записи в Свердловске и спросил меня: «Как назовемся?». И предложил мне быть Вовой Синим. Я тут же вспомнил советский фильм, в котором бухарики стоят около пивной с названием «Братья По Разуму».
Бывали моменты, когда приходишь к Игорю Ракину, где уже находилась наша студия, она же блат-хата, открывает дверь голенький хозяин и говорит: «Тщщщ…Давайте попозже». И через час мы приходим и получаем то же самое. В итоге, собираемся совсем вечером, и ночи напролет музицируем, поем, сочиняем.
Как-то раз мне в кладовке, что была нашей вокальной комнатой, свело губы в позе поцелуя. Нервный шок, допелись, ничего не помогает. В итоге мы идем на скорую помощь, благо она находилась недалеко, почти рядом, а там уже сидит моя мама – ей сообщили. Мне поставили какой-то хороший укольчик, мышцы разжались и мама спросила: «Ну что? Опять петь пойдешь?» Мы вернулись, я допел, и все было ништяк.
Приехали мы как-то в Челябинск в магазин за инструментом-прибором, который превращал моно звук в псевдо стерео звучание. Артист, наш звукооператор по пьяному делу его уронил, и он тут же сломался. На следующий день мы опять поехали в Челябинск и обратились к этой же продавщице: «Дайте, пожалуйста, вот эту, посмотреть». А они разных цветов были. И Артист ловким движением их поменял. Было очень весело, и звук наш потрясающе улучшился.
Общаясь со студентами МИФИ на почве музыки и не только, именно там, у них в общежитии я бросил играть в карты. Один раз я проиграл в покер ВСЁ! Я поклялся себе, что больше никогда не возьму в руки карты. Зато там в каждой комнате, куда меня приглашали, стояло по пять магнитофонов, и музыкальная культура была очень развита.
Поселок Артемовский Свердловской области и Строительные Войска – вот что меня ждало после разговора с одним из руководителей закрытого отдела предприятия, где я работал после завода типа чертежником и неким полковником, ответственным за внутренний порядок. «Иди-ка ты, Володенька в армию, а то мы тебя посадим». За то, что слушал всякое радио и слил куда-то в американскую разведку информацию про академика, которого в глаза не видел.
Видел я там несколько смертей своими глазами, когда служил в Стройбате. Один раз башенным краном разорвало на четыре части, в другой раз таджик полез чинить бетономешалку, а другой таджик решил проверить, работает ли она. Крику было – страшно вспомнить…
Существенным моментом были собрания в каптерке, с хорошим приемником и магнитофоном. Там же стояли клавиши «Yamaha», ударная установка, все три гитары и отдыхали мы правильно. В одну ночь, совсем поздно, в дату, указанную в письме мне Игорем, я собрал весь коллектив, чтобы послушать, как Сева Новгородцев передает поздравления от Гоши.
Погоны на дембель, красивые и расшитые я пришивал уже в Свердловске, у знакомой девушки в гостях. Пришил погоны и поехал домой сильно пьяный. А в июне снова уже был в Москве. Голландцы тогда уже вовсю присутствовали (студенты института русского языка им. Пушкина) и привозили свой сыр, пиво, сигареты, табак крупные заморские яблоки и угощали щедро русских друзей. Дружили, и все было хорошо.
По приезду в Москву начали искать студию и нашли «Хопо», ставшая, впоследствии,
«Анакодой». Когда-то она была базой группы «Мозаика» – рокеры, жрущие мясо, портвейн с водкой и отлично играющие рок при этом. Там мы начали и закончили сочинять и записывать свой рок-альбом «Фантомасовщина». Нам помогали Валерий Шморгунов (гитара), Юрий Бабин (бас-гитара). Дело дошло до съемок клипа «Индустрия», который показал А.К.Троицкий в программе «А».
Примерно в то же время, мы достойно выступили совместно с «НИИ Косметики» в одном из шоу Пита Колупаева, в павильоне на территории ЦПКиО. Жили в однокомнатной квартире в Орехово-Борисово, где было всегда тепло от людей, причем девушки были предпочтительно из латиноамериканских стран, конечно, голландки, потом и немки подоспели дружить…
***
P.S. Комментарий Нелли Дворко, бывшей вокалистки «БПР», лидер-голос русскоязычной группы «Спутник» (Голландия):
– Пела я всегда, все время. В семь лет в доме культуры «Октябрь» в детской постановке играла и пела Гавроша. Училась в музыкальной школе. На вечерах в старших классах школы исполняла песни под пианино. Сама сочиняла: брала странные стихи про любовь и перекладывала их на шлягерную музыку. Музыкальная подготовка у меня хорошая, я все это очень люблю, и петь мне всегда очень нравилось. Когда я стала студенткой и уехала учиться из Челябинска-70, – ставшего потом Снежинском, – в Горький, то, приехав на каникулы, увидела как Вова и Гоша делают петли из пленки. В комнате стояло два магнитофона, а между ними была растянута пленка, и все это крутилось. Чудо какое-то непонятное.
Первая Гошина песня «Пропали красные трусы» напомнила мне Джонни Роттена, это был панк такой. Когда стал петь Вова, это перешло в разряд более мелодической музыки. Они уже тогда были совершенно разными людьми и выражали совершенно разные вещи. Хорошо, что ребята не играли на инструментах, а просто накладывали стихи и пели под эти петли. Получалось как-то без стеснения, мягко и удобоваримо. Это был новый гениальный подход к самовыражению.
Мне очень понравился тембр Вовиного голоса, который пению нигде не учился, но выдавал такое, что удивил даже мою сестру – профессионального музыканта и преподавателя. Оно или дано, или нет. Вова так чувствовал движение в музыке, что мог петь как Фрэнк Синатра – с запозданием.
Стихи, которые писал Гоша, очень хорошо ложились и превращались в песни прямо на глазах. В этой комнате, завешенной одеялами для звуконепроницаемости, «Братья По Разуму» творили и делали то, что хотели сделать, и это было тоже гениально. Сейчас и тут. Потом они пригласили меня на подпевки и придумали текст для меня, для девочки. «Не бойся», – сказали они, и я спела со второго раза. Никто не ожидал, что так спою «Ты это ты, а я – это я» и всем сразу понравилось.
Так дальше и пошло. Когда я приезжала, то всегда каким-то образом с этим процессом пересекалась, а ребята записывались почти непрерывно. Был общий дух, и не надо было свариваться, чтобы что-то вместе делать. Из Амстердама, куда я уехала в 1986-м, я приезжала в Москву. И мы уже записывали новые песни в студии Пастернака (студия ВТО на Тверской). Делали «Индустрию» и «Shake Your Body» для альбома «Хороший». Мне это страшно нравилось, и за это абсолютно не было стыдно, когда слушали посторонние люди. От родителей до знакомых и совсем незнакомых это воспринималось положительно. Я считаю, что это вообще гениальная группа: «Вова Синий и Братья По Разуму».
Текст подготовлен Игорем Шапошниковым. Для Специального Радио. Март 2008.
